Год некроманта. Ворон и ветвь - Дана Арнаутова

Она осеняет его святым знаком, торопливо чертя стрелу в круге. Не странно ли? Призывать Свет Истинный против его служителей, которые, уж наверняка, так же призывают его против нее! Впрочем, тут не мне решать. Будь я Светом, скорее откликнулся бы ей, чем ждущим нас в доме.

— Да хранит вас… — она осекается, виновато опуская голову.

— Пусть хранит, — откликаюсь я. — Или хотя бы не мешает.

Говорить, чтоб она уходила, если у нас не получится, никакого смысла. Такая не уйдет, не бросит детей. Лишь бы не кинулась вслед, когда начнется заваруха, а в том, что она начнется, никакого сомнения. Мы ступаем по скрипучему снегу, не особенно скрываясь, но и не выходя на середину улицы, которую видно из окна. Мальчишка сопит рядом, от него веет напряжением. Щенок, который может и не успеть вырасти в волкодава. Стоило оставить, наверное…

— Что мне делать? — угрюмо спрашивает он.

— Пока что молчать.

Мы доходим до ворот соседнего с нужным дома, останавливаемся у забора. Так тихо, что еще чуть — и услышишь, как падают снежинки. Трое инквизиторов, полных сил и готовых к драке, с заряженными амулетами. А там, дальше, еще несколько, и один Темный знает, что у них в арсенале. Мальчишка переминается с ноги на ногу, он замерз, но дрожит не только от холода, и я все острее жалею, что взял его с собой. Насколько проще было бы одному!

— Так мы будем…

Развернувшись, я зажимаю ему рот ладонью, другой рукой прижав затылок. Наклонившись к самому лицу, говорю тихо, но четко.

— Я велел молчать. Еще раз откроешь рот без разрешения — отправлю к матери.

В глазах рыжего такая ненависть, что мне почти смешно, он дергается, но тут же, опомнившись, замирает в моих руках и нехотя опускает взгляд, пряча злость. Нет, так дело не пойдет.

— Я не смогу драться с ними на равных, — говорю негромко, вглядываясь в темную стену перед нами. — Их трое, и это не простые солдаты, а натасканные псы капитула. А во-о-он там, в конце улицы, ждут еще несколько.

Я молчу о том, что почти пуст и о том, что придется прикрывать их с сестрой. Расклад — хуже и придумать трудно. Мальчишка подается вперед, тоже смотря в белую полумглу, вздыхает так быстро, что это похоже на всхлип, но молчит.

— Нам не нужен поединок, — объясняю я зачем-то. — И не вздумай сунуться под заклятия. Тебя учили бою?

— Я сын рыцаря, — мрачно отзывается мальчишка. — Был бы меч…

— Он бы расплавился в твоих руках, — невольно усмехаюсь я. — Поверь, палка сейчас лучше. Если вспыхнет — просто бросишь. Держись за моей спиной…

— Я не трус!

— Во имя Темного! — выдыхаю я. — Прикрыть спину в бою — это не трусость. Нам придется ударить очень быстро, как только они отвлекутся. Ударить, взять твою сестру и улизнуть, понимаешь? Хочешь совершать подвиги — поищи дракона…

Последнюю фразу я так часто слышал от Керена, что сам удивляюсь, как легко она слетает с языка. Въелось, впечаталось… Мальчишка раздраженно закусывает губу, но кивает.

— А на что они отвлекутся? — спрашивает тихо и добавляет неожиданно: — Я понял… насчет спины. Не беспокойтесь…

Неужели и правда понял? Ладно, посмотрим, все равно с тебя глаз спускать нельзя. Соратничек…

— А вот на это, — говорю вслух, поднимая перед собой раскрытые ладони и прикрывая глаза.

Вокруг меня Тьма. Холодная, густая, она колышется, обнимая со всех сторон. Но в ней прячутся маленькие искорки, светясь жизнью и теплом. Крысы. В городе они повсюду, а уж здесь, на окраинах, серое племя бессчетно. Я склоняю голову набок, прислушиваясь, и начинаю тихонько насвистывать, посылая зов, которого невозможно ослушаться. Крысы — дети Тьмы, а она ласкается ко мне, как прирученный хищный зверь, и я тоже ее часть.

Серый комочек выскакивает к моим ногам, за ним еще, и еще… Мальчишка шагает назад, прижимаясь к самому забору, но крысам не до него. Они погружены в нехитрую мелодию, которую человек и с нескольких шагов не услышит, но там, во тьме, она разносится на сотни шагов, и более того, каждый зверек, услыхавший зов, передает его дальше, лишь слегка искажая, пока отголосок не затихнет сам по себе. Где-то на улице воет собака, но сразу же смолкает — забилась в конуру, наверное. Серая волна идет по улице, собираясь у моих ног, закипая живыми бурунчиками. Из подвалов, с кладбища — сотни, от мелких крысят до матерых зверей — воинство ночи повинуется зову.

— Это же…

Мальчишку бьет дрожь — по голосу слышно. Но он уже понял, что его не тронут, и омерзение в голосе мешается со странным восторгом. А я не могу объяснить, что предпочел бы просто войти в дом и с порога накрыть церковных псов добротным проклятием. Будь у меня больше силы… На зов ее требуется совсем немного, главное — помнить мелодию. Управлять серой лавиной тоже несложно: это как тянуть за сотни ниточек — нужно умение, а не грубая мощь. Но лучше бы проклятием…

Я шагаю к дому, кивком позвав за собой рыжего, и серая масса обтекает нас, оставляя ровно столько места, чтоб шагнуть. Край забора, ворота… Хороший дом, небольшой, но крепкий. Крыша краснеет новой черепицей, окна забраны плотными ставнями, едва пробивается свет. Шаг, еще шаг… Те, что внутри, скоро поймут, что происходит неладное, но инквизиторы ждут людей, а наши огни сейчас скрыты плотной завесой множества мелких сущностей. Будь у меня больше времени и сил, я мог бы поднять неисчислимое войско мертвых существ: крыс, собак и кошек. Они жили и умирали на улице Черных Роз веками, их кости лежат в мерзлой земле кладбища и окрестных помоек. В каждом подвале — только призови — и восстанет столько маленьких умертвий, что инквизиторы будут погребены под костным прахом. Но сил у меня нет, а живые тварюшки слушаются зова куда лучше.

Когда серая масса, непрерывным потоком клубящаяся вокруг наших ног, достигает дома, я первым ступаю на крыльцо. Дверь не заперта, дом, ставший ловушкой, ждет бывших хозяев, как паутина — мошек. Только вот вместе с мошками в паутину влетел шершень, и мне доставляет недолгое, но искреннее удовольствие думать, как удивятся церковники.

А потом посторонние мысли вылетают из головы. Открыв дверь, я отступаю в сторону, прикрывая мальчишку собой, сосредотачиваюсь. Четыре огонька: три белых и один золотой. Золотой не трогать. Не трогать… Белые — ваши. Грызть, кусать, тянуть… Такой прямой и точный приказ уже требует силы, и я вкладываюсь без остатка, выжимая последнее, заливаясь потом в окружающем меня холоде. Серая волна штурмует лестницу наверх, и там, наверху, слышен первый крик. Мужской — хвала Темному!

Я надеюсь, что девчонка без сознания, потому что не могу сделать ничего, кроме того, что делаю. Писк сотен крыс режет уши, они бегут мимо меня, и почти сразу — это только мне казалось, что время замерло — сверкает ослепительно-белая вспышка. Писк сменяется истошным визгом — я на лестнице, вонь паленого мяса и шерсти — я у двери в комнату, еще одна вспышка — но я уже внутри.

Низкий потолок, подсвечник на столе, две кровати у стен. Одна пуста, на второй — укрытая одеялом девчонка, лицо прикрыто распущенными рыжими волосами. И инквизиторы. Их трое, как я и видел. Один, немного сбоку от двери, лежит на полу — над телом шевелится кровавая груда сожженных и еще живых крыс. Если мертв или без памяти — это удача. Но двое других, молча разливающих вокруг струи белого огня, поворачиваются ко мне.